Все хотят в Москву: глумливый Чехов на берлинской сцене

Русскую драматургию в Германии любят. И Чехов – фаворит. Хотя в буквальном смысле классик как раз в Германии и умер (он скончался в Баденвайлере в 1904 году), на сценах страны он продолжает жить. Прошлый год выдался особенно обильным (150 лет со дня рождения Антона Павловича): на творчество Чехова покусились даже те, кто раньше на это не решался. И, пожалуй, одну премьеру особенно сильно ждали. А потом ее не менее сильно ругали или хвалили.

Театр по имени Касторф

Франк Касторф (Frank Castorf), теперь уже, можно сказать, классик современного немецкого театра, а в 90-е годы – законодатель европейских сценических мод, впервые обратился к творчеству Антона Павловича. Премьера спектакля Касторфа "В Москву! В Москву!" состоялась в мае 2010 года в Москве, в рамках Международного театрального фестиваля имени Чехова. Потом спектакль показали в Вене, после чего он обрел более или менее постоянное место жительства в берлинском театре Volksbühne, которым Касторф руководит вот уже скоро двадцать лет.

Сценографию взял на себя Берт Нойманн (Bert Neumann), многие годы работающий с Касторфом: "То, что мы смешали в одном спектакле две чеховские вещи (пьесу "Три сестры" и рассказ "Мужики"), дало возможность представить ситуацию более объективно. Не только "верхи" страдают от интеллигентской рефлексии. "Низы" тоже тоскуют: от нищей жизни, лишенной радостей. И в Москву хотят и те, и другие". Все хотят в Москву? Что же, собственно, изменилось в российской жизни со времен Чехова?

Буффонада в исполнении трех сестер и компании

Франк Касторф славится разрушением стереотипов. "Я же водевиль написал", - говорил о "Трех сестрах" сам Чехов. Немецкий режиссер воспользовался этой репликой, поняв ее буквально. На сцене – буффонада. Ирина визжит о невозможности любви. Маша – кокотка, то и дело принимающая соблазнительные позы у столбиков. Барон Тузенбах – просто клоун, а Вершинин похож на Казакова в фильме "Здравствуйте, я ваша тетя". Кулыгин, учитель в гимназии, говорит исключительно по-английски, мимикой и жестами напоминая ведущих телеканала Russia Today. Андрей, ворочая детскую коляску по сцене, без конца повторяет: "Я забыл купить мюсли".

Пожар тушится ведрами, потоки воды разливаются по полу, актеры выплывают навстречу публике, падают, встают и снова скользят. В зале чихнули, со сцены: "Будьте здоровы!" Зрители гогочут, становясь частью буффонады. Присутствует и традиционная для театра Касторфа видеосъемка с трансляцией крупных планов на экран, расположенный посреди сцены: русские офицеры сбивчиво, будто волнуясь в прямом эфире, рассуждают о смысле жизни. Кажется, сейчас на сцену снова выплывет карикатурный Кулыгин: "Yeah, baby, yeah!"

Чехов как театр абсурда

Чеховские "Три сестры" для Касторфа – это театр абсурда. Не надо искать смысла в монологах героев. Нет его там, нет! Достали эти интеллигенты своими размышлениями! Они просто бесконечно размазывают свою тоску по тарелке, периодически сами удивляясь тому, как они умны и дальновидны. Касторф уходит от доброго, сентиментального Чехова, автора "Каштанки", подавая публике ерничающий текст классика, глумящегося над неподъемными проблемами сложных людей. Как говорит Маша, "в этом городе знать три языка - ненужная роскошь. Даже и не роскошь, а какой-то ненужный придаток, вроде шестого пальца. Мы знаем много лишнего".

На сцене слева – крестьянская хибара, в которой тесно, пьют водку и истово молятся на иконы. Это – мужицкая часть касторфской смеси. Справа – терраса, возвышающаяся над сценой. Это – дом сестер. По словам Берта Нойманна: "Нижний" мир – грязный, гадкий, но реальный, куда-то движущийся. А "верхний" мир зациклен на своей бесконечной мерехлюндии".

Тот, кто понял, досидел, хоть и устал

Буффонада достигает своего пика во второй части, когда добрые две трети зрителей уже успели покинуть зал, запутавшись в мирах и героях и не выдержав испытания на интеллектуальную прочность. К сожалению, понять их можно. Действие явно затянуто.

Ярких моментов не так уж и много. Один из них – невероятный по силе монолог крестьянки Ольги (рассказ "Мужики") о жизни в русской деревне: "Да, жить с ними было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут, как люди, и в жизни их нет ничего такого, чему нельзя было бы найти оправдания. Тяжкий труд, от которого по ночам болит все тело, жестокие зимы, скудные урожаи, теснота, а помощи нет и неоткуда ждать ее". Роль Ольги исполняет Маргарита Брайткрайц (Margarita Breitkreiz). Актриса родилась в Омске, переехала в Германию вместе с родителями, закончила Берлинскую высшую театральную школу имени Эрнста Буша, занята в нескольких постановках Касторфа, много снимается в кино и на телевидении.

Ольга в трактовке режиссера покидает деревню, едет в Москву, где, по ее словам, много красивых людей и где она становится проституткой. Она стоит и воет на мокрой сцене. Ноги на каблуках подворачиваются. И диким воем своим она разрушает иллюзию, что Чехов – это далекий от нас русский классик. По сути, воет она о том, что ничего с тех пор не изменилось: страшно и больно, но все как-то живут и тянут лямку. Привыкли!

Финал

Финальная сцена спектакля. Три сестры, словно иствикские ведьмы, пританцовывая, напевают, будто в мюзикле: "Кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать! Если бы знать, если бы знать!"

Интересно, а что бы Антон Павлович сказал о постановке Касторфа? Может, все, кто до этого умилялся его портретам в очках и плакал о судьбах русской интеллигенции, ошибались, а Касторф как раз понял классика? Если бы знать…

Автор: Дарья Брянцева
Редактор: Ефим Шуман