Российской науке нужно освободиться от клановости

Нейробиолог Константин Глебов начинал научную карьеру в России, потом в разное время работал в исследовательских институтах Германии, США и Франции. Сейчас 33-летний Глебов руководит группой по исследованию физиологии мозга в университетской клинике Бонна. DW поговорила с молодым ученым о реформе Российской академии наук (РАН), проблемах российских ученых, а также о том, почему в науке не надо бояться плагиата.

DW: Недавно на демонстрации перед Госдумой российские ученые символически возложили цветы на могилу Российской академии наук в знак протеста против нового закона о реформе РАН. Можно ли считать, что Академия наук умерла?

Константин Глебов: Конечно, нет. Мне вообще не показалось, что в последнем варианте закона обозначены какие-то принципиальные изменения. По сути, все осталось, как было. Закон написан очень невнятно, без конкретики. Вот, например: "Подготовка предложений, направленных на повышение степени интеграции науки и образования". Науку и образование и правда надо объединять - в Германии и во всем мире основная научная деятельность ведется в университетах. Но в законе не сказано, как это делать, а говорится только о "подготовке предложений".

Единственный неожиданно конкретный момент - о недвижимости. Там прямо говорится о том, что "федеральный орган исполнительной власти осуществляет контроль над использованием федерального имущества". Это позволяет заподозрить, что все действительно было задумано ради этого пункта (глава 6, статья 18, пункт 9). Причем он так глубоко запрятан, что сразу и не обращаешь внимания. Настораживает, что эти положения "не распространяются на Дальневосточное, Сибирское и Уральское отделения Российской академии наук". Почему так? Скорее всего, причины чисто хозяйственные.

- И из-за этого ученые так возмущены?

- Мне кажется, они боятся потерять не только недвижимость, но и власть. Например, им не нравится слияние академий. По этому закону Российская академия наук, Академия сельскохозяйственных наук и Академия медицинских наук объединяются в одно целое.

- Это хорошо или плохо?

- Вообще-то академия действительно нуждается в обновлении, но делать это нужно с умом. В РАН очень много институтов, которые непонятно чем занимаются. Для сравнения возьмем немецкое Общество имени Макса Планка - организацию с похожей структурой, примерно таким же масштабом и сравнимым бюджетом. Общество имени Макса Планка: бюджет - 1,53 миллиарда, 21405 сотрудников, среди которых 11 нобелевских лауреатов, 82 института (из них 6 - за границей).

Теперь посмотрим на РАН: бюджет - 1,57 миллиарда евро, больше 90 тысяч сотрудников, из которых только 57 тысяч занимаются научной деятельностью, 500 институтов. Зачем так много учреждений? Зачем так много лишних сотрудников? Чтобы разобраться, где занимаются делом, а где изображают деятельность, нужен, я считаю, международный научный аудит на уровне отдельных групп.

- Почему обязательно международный? В России ученые не в состоянии его провести?

- Для этого российской академической науке нужно освободиться от клановости. Сейчас слишком большую роль в ней играют личные связи. Аспирант защищает диссертацию - все оппоненты либо из его же института, либо из дружественного. Вопросы, которые они зададут, известны заранее: "Он такой хороший мальчик, как же мы можем его завалить?" Почему бы не перенести защиту в другой институт или даже в другой город? Но для этого надо упростить классификацию советов по защите, в России они слишком специализированные.

Что уж говорить о том, как выдаются гранты. Нередко побеждает не тот, у кого лучший проект, а тот, у кого больше знакомых в конкурсной комиссии. В итоге российская наука варится в собственном соку. Я вообще считаю, что все научные проекты должны рецензировать российские ученые, работающие за границей. Они-то уж точно никак не связаны со всей этой конъюнктурой и могут дать независимую оценку - на что стоит тратить деньги, а на что нет.

- А если они украдут самые лучшие идеи?

- Этого не надо бояться. Да, такое иногда случается, но крайне редко. Не надо прятать идеи только потому, что их кто-то может украсть. В большинстве случаев и воровать-то нечего. В современном мире вообще бесполезно прятаться, наука сейчас транснациональна. У меня может быть научный руководитель из одной страны, а оппонент - из другой. Проект, над которым я работаю сейчас, делается совместно с группами из Швеции и США. Современная наука не знает границ.

- Почему Россия так мало участвует в этом мировом процессе?

- У нас много талантливых ученых, которые делают замечательные вещи. Но многие совершенно не умеют донести их до людей. В России проблема с пиаром - в хорошем смысле этого слова. У человека может быть гениальная идея, но он не может ее выразить в простой и краткой форме. Недавно мне дали посмотреть заявки на гранты, поданные в президиум РАН. Только в одном письме вообще было понятно изложено, что человек хочет сказать.

У остальных было какое-то невообразимое нагромождение специальной терминологии, за которой невозможно разглядеть идею. Кроме того, наши ученые в подавляющем большинстве не знают английского языка и не публикуются в ведущих мировых журналах. Для сравнения возьмем статьи, опубликованные российскими и немецкими учеными за 2012 год. В области биохимии: Россия - 332 публикации, Германия - 2139. Генетика: Россия - 634, Германия - 9318. Эту информацию можно найти на сайте Американской национальной медицинской библиотеки.

- Может быть, российской науке просто не хватает финансирования?

- А вот с этим как раз все в порядке. Деньги вбухиваются в огромных количествах. Есть и крутые микроскопы, и средства на закупку химикатов. Но некому нажимать на кнопки этих микроскопов.