Туризм в бывших концлагерях - это абсолютный Кафка

Украинский режиссер Сергей Лозница снимал свой новый документальный фильм "Аустерлиц" на территории бывших концлагерей Дахау, Берген-Бельзен, Равенсбрюк, Заксенхаузен и Дора-Миттельбау в Германии. Он показывает толпу, которая осматривает бараки, места для пыток, крематории. В интервью DW Сергей Лозница рассказал о том, почему люди воспринимают такие мемориалы просто как очередную туристическую достопримечательность и не могут или не хотят соотносить увиденное с реальностью.

- DW: Вы рассказывали, что решили снимать фильм после того, как первый раз попали на территорию Бухенвальда и почувствовали "неуместность, неэтичность своего пребывания в этом месте как туриста". В чем вы увидели эту неэтичность?

- Сергей Лозница: Я почуствовал себя героем новеллы Кафки "В исправительной колонии", в которой офицер тюрьмы показывает ученому путешественнику новое пыточное приспособление, потом приглашает кого-то, чтобы это приспособление опробовать. И это тоже своего рода экскурсия. Сама ситуация кажется мне парадоксальной. Я вспомнил эту новеллу, когда стоял напротив крематория и рассматривал его как турист - как это все сделано, какая там есть табличка о том, что "Кто-то и сыновья" его произвели, насколько кто-то думал об эстетике, насколько это гармонично в смысле соизмеримости частей и элементов. Кто-то продумывал умывальник, унитаз со специальным скосом, размер окон, высоту потолка, крючки - как все это движется вниз.

Все эти концлагеря в отличие от лагерей в СССР эстетизированы, кто-то думал о том, как все это будет выглядеть. И я поймал себя на мысли - как я могу здесь стоять и об этом думать? Что это мне? Что я здесь? Вот кровь на полу, вот трупы вокруг - это было всего лишь 70 лет назад, а я теперь прихожу и смотрю на это как созерцатель. 

- Что вы хотели показать в фильме?

- Это сложно определить однозначно. Мне кажется, что совершенно поменялось отношение к тому ужасу, который случился. Точно такую же историю нельзя было бы увидеть в бывшем концлагере 30-40 лет назад, люди по-другому смотрели. Они не приезжали узнать, как складывали вещи, где лежали кости, что делали из кожи, как вырывали зубы и где сжигали тела. Сам мемориал для чего создан? Это место может быть только для памяти, плача, покаяния и молитвы. Туда можно приехать только с памятью о том ужасе, с глубоким сочувствием, с мыслью о том, как это вообще было возможно. Когда смотришь на большой поток туристов, которые ходят в этих местах, невольно возникает мысль, что, может быть, не все отдают себе отчет в том, куда они пришли. И как только я начал работать над этой картиной, я все больше этому удивлялся. 

- В вашем фильме показано, как люди делают селфи на фоне вывески "Arbeit macht frei", примеряются к столбам, на которые подвешивали заключенных. Зачем им все это?

- Большинство это делает, потому что кто-то сделал первым, потому что существует подражание, в силу которого люди во многом выживают. Но вот первые - насколько они сознательно или, наоборот, бессознательно это делают? Для меня это загадка. Ведь сама фраза "Arbeit macht frei" - это лживая  издевка над теми, кто сидел в лагере. Популярность этой фразы и фотографирование рядом с ней - это торжество Геббельса. И второе по популярности место для фотографирования - это крематорий, место смерти. Что там смотреть? Дырку эту черную? А в Дахау крематорий еще и подсвечивается, там внутри стоят специальные лампочки, чтобы зрителю все было хорошо видно. Это абсолютный Кафка, там еще огнетушитель висит.

- Вы рассказывали, что заметили, как люди входят на территорию "с тревожным любопытством, а выходят радостные и облегченные". У вас есть объяснение этому?

- Да, как будто они оставляют там какую-то тяжесть. Но я не могу вам сказать, почему так происходит. Мне и гиды рассказывали, что им кажется, что люди выходят оттуда с таким ощущением, словно сами побывали в концлагере и вот их выпустили.

- Может быть это фотографирование - защитная реакция людей на то, что они видят на месте бывших концлагерей?

- Защитной реакцией может быть то, что человек смотрит на все через экран своего фотоаппарата. Ему тогда как будто бы и не страшно, потому что кажется, что все окружающее существует не рядом с ним, а где-то далеко. Такие вещи я иногда замечал в мемориале, но мне сложно судить о том, насколько это касалось большинства посетителей. В этих бывших концлагерях просто Вавилон, дети разных народов - американцы, французы, норвежцы, датчане, голландцы, испанцы, итальянцы - и разницы между ними нет. Я провел в мемориале несколько месяцев и практически не видел, чтобы туда организованно с экскурсией приезжали представители славянских народов - поляки, русские, украинцы. Не знаю, почему так, может, у них память еще свежа. 

- Почему люди толпами едут туда?

Разрушение и смерть завораживают, люди раньше на публичные казни ходили - может быть ты и не познаешь свою смерть в этот момент, но силишься приблизиться к ней. В Бухенвальде я был еще полузевака и смотрел на это не так, как смотрел бы на средневековые орудия пыток - от этого мы уже очень далеко, на них мы смотрим как абсолютные зеваки. Теперь нам интересно, как это все работало, потому что это уже не используется, это архив.

Философ Рене Жирар задавался вопросом о насилии в обществе, о том, как оно в какой-то момент перестает быть страшным, а становится любопытным и даже притягательным, а порой и неизбежным. К сожалению, с поколениями опыт забывается и мемориал иногда тоже не помогает нам помнить, но все-таки это одно из мест, призванных защитить нас, напомнить нам о чем-то таком, что помогло бы сохранить мир.

- Думаете, мы уже сдали то, что происходило в концлагерях, в архив?

- Я боюсь, что да, но основные проблемы никуда не делись, они все еще не решены. То, что позволило совершиться этому ужасу, - никуда не исчезло. По-прежнему идут войны, в которые вовлечены мирные граждане. По-прежнему существует вопрос о том, как нам быть в ситуации, когда солдаты выполняют преступный приказ. Ведь если они станут сами решать, преступен приказ или нет, мы разрушим армию. Но если солдат будет выполнять приказ и не нести за свои действия ответственность - получается, что все возможно. Возникает прецедент распределения ответственности: тот, кто принимает решение - не убивает, а тот, кто убивает - не принимает решений.

Вот свежий случай: следствие объявило, что малазийский "Боинг" был сбит ракетой, которая была привезена из России, а после этого установка для ее запуска вернулась туда же. И мир не перевернулся от этой новости, и никаких действий. Ракета сама по себе ходит? Или мы должны еще два года подождать, прежде чем нам объявят то, что мы все знаем? Мы просто у Кафки за пазухой живем.

Есть такие события и места, которые говорят о нас очень многое, которые позволяют практически мерку брать - просто смотреть, что происходит с человеком. И бывший концлагерь - именно такое место. Поэтому я и пошел туда - я заметил, что могу зафиксировать на пленку то, что вижу, и показать нечто такое, что пока невидимо и только начинает открываться - вот об этом мой фильм.

Смотрите также: