«Не надо болтать! Читайте!»

В Кёльне завершился литературный фестиваль Lit.cologne

В течение пяти дней немецкий город Кёльн был охвачен литературной эпидемией: склонная жить интенсивной культурной жизнью публика ходила не на концерты и спектакли (вернее, не только на них), а на литературные чтения. В городе – вот уже во второй раз – прошел литературный фестиваль «Lit.cologne». Его 73 мероприятия посетили за пять дней 34 тысячи человек. «Спасибо, Кёльн!» - чтобы напечатать эту благодарность, организаторы фестиваля «купили» целую страницу в центральной городской газете – действительно, благодарить было за что: коммерческий успех – полный. Что касается художественной и содержательной стороны мероприятия, то она представляется менее безупречной. Организаторы фестиваля декламировали благую цель: приблизить серьёзную литературу к читателю, вызволить её из узилищ элитарности. Столкнуть производителей литературы – писателей – и потребителей их продукции лицом к лицу. Увы, но «обэстрадливание» литературы – я готова заменить это ужасное слово на не менее ужасное выражение «придание литературе характера поп-ивэнта» - так вот, это самое превращение литературы в некий спектакль, в повод продать публике довольно дорогие билеты зачастую выхолащивало смысл книг. В Германии распространена практика, когда писатель, по выходе своей новой книги, отправляется в турне по стране. Обычно чтения проходят прямо в книжных магазинах, в камерной обстановке, после чтения собравшиеся могут задать автору книги вопросы. И это хорошо. Но когда «под звёздных писателей» начинают сниматься гигантские залы – а среди площадок «Лит-колоня» были и центральный городской дом культуры Гюрценихь на 1200 мест, и городской драматический театр на 700, - то в действие включаются совершенно другие механизмы: механизмы шоу-бизнеса. С людьми, которые в принципе избрали своим делом писательство, начинают ставиться своего рода импровизированные спектакли: и вот писатели начинают выступать в роли диск-жокеев и поваров, вести сценические дискуссии, разыгрывать целые моно-спектакли. У кого-то получается неплохо, у большинства – вымученно и из рук вон скверно. Скажем, французский писатель номер один, Мишель Уэльбек, кажется, вполне осознавал, насколько нелепо он смотрится на сцене театра, наполненного людьми, пришедших с единственной целью: увидеть его живьём. Актёр прочитал несколько пассажей из нового романа Уэльбека. Он и его коллега писатель Филип Джиан обменялись парой очень французских шуток, которые не вполне были понятны публике в переводе. После этого в фойе выстроилась очередь людей, которые хотели, чтобы автор украсил своим автографом свой душераздирающий, экзистенциальный, трагический роман «Платформы». На обороте каждой из книг был напечатан призыв Уэльбека: «Не говорите о моих книгах! Читайте их!».

"Мне надоело быть литературной спайс-гёрл"

Портрет немецкой писательницы Алексы Хенниг фон Ланге

- Я очень рано начала писать, в восемь лет, под влиянием сказок, которые мне читали родители. Я поняла, что это мне очень много даёт... Потом я приняла участие в конкурсе радиостанции «НДР» «Дети пишут для детей».

Но самым важным для меня стало то, что я заметила: людям интересно то, что я пишу...

Передо мной сидит хрупкая веснушчатая девушка с копной рыжих кудряшек. Тени вокруг глаз, в руке - стакан чая. Голос то и дело срывается на драматический шепот. Нелегка жизнь поп-зведы. Каких только прозвищ не дала Алексе Хенниг фон Ланге немецкая пресса: «спайс-гёрл европейской литературы», «певица пустоты и бездумности», «мастерица словесного балласта». Тем не менее, её первый роман «Relax» (что можно перевести как «Расслабься!») стал в 96-ом году литературной сенсацией и скоро будет экранизирован, а новый роман «Ich hab einfach Glück», «Мне просто везёт», занимает прочные позиции в списке бестселлеров.

«Вау! Я – рок-звезда! Я знаю, каждый хочет быть рок-звездой... Я считаю – это класс. Нет, ну ты представь себе сам: в каждой поганой газете красуется твоя фотография, а когда ты идёшь по улице, то каждый прохожий знает о тебе всё... Ну разве не класс? Ты идёшь куда-нибудь вечером с ребятами, и все бабы просто на стенку лезут от восторга, стоит им тебя увидеть... Ты рассказываешь, какую-нибудь чушь, и люди приходят в восторг. В натуре! За тобой – власть! Ты – гуру! Люди верят всему, что ты говоришь...»

Так – от лица главного героя - начинается роман Алексы Хенниг фон Ланге «Расслабься». Крис, как и его друзья, ходит на вечеринки, принимает различные наркотики, пьёт, спит, занимается сексом. Он одержимо ищет всё более острые ощущения, панически не желая жить «нормальной» жизнью, как это делают родители.

Этот роман, полный весьма натуралистичных описаний наркотических приключений и сексуальных похождений героев, принёс скандальную известность Алексе Хенниг фон Ланге и превратил её в своего рода «фигуру идентификации» для целого поколения. Тем более что сама Алекса давно добилась всего, о чём лишь мечтают её герои: в двадцать она стала фотомоделью, снявшись в рекламе фирмы «Бенеттон», затем перешла в разряд телезвёзд – сперва в качестве ведущей детской передачи, а потом получив собственное шоу на музыкальном канале «МTV». Она разъезжает по стране, выступает в ток-шоу, раздаёт интервью. Её фотографии красуются на страницах газет и журналов, её узнают на улице, и даже если она пишет не слишком захватывающую заметку – её тут же перепечатывает какая-нибудь крупная газета. Стоп! Не слышали ли мы это только что?

В чём смысл того, что пишет Алекса Хенниг фон Ланге? И для кого она пишет:

• Я пишу для молодых людей в возрасте от пятнадцати и старше. Я пишу об их проблемах и на их языке. ..

«Маленькие детки – маленькие бедки?»

• Нет, я отнюдь не думаю, что у «деток» «маленькие бедки». Наоборот: мне кажется, что в момент взросления, полового и социального, человеку приходится решать очень сложные проблемы, и процесс этот очень мучительный. Я пишу об этом с юмором, но этот отнюдь не означает, что я «несерьёзно» отношусь к этим проблемам...

Насколько автобиографичные твои романы?

• После первой моей книги – «Расслабься!» - многие думали: «О, техно-тёлка напечатала свой дневник». Интересно, перепробовала ли она сама все эти таблетки? Теперь люди, надеюсь, постепенно смирились с мыслью, что я пишу романы, а не дневники...

«Особенно я ненавижу воскресенье. Уже утром, когда я просыпаюсь под звон колокола деревенской церкви, я думаю «как я одинока!». И во время обеда на террасе – «я одинока». «Я одинока». Я спускаюсь в подвал и беру немного маминой глины. Когда у мамы есть время, она лепит вазы – таки пузатые, с длинной тонкой шейкой. Потом она их продаёт на рождественском базаре... Мама всегда рада лишним деньгам, «Ваш отец – такая скареда!», говорит она... Но в последнее время мама ничего не лепит, у неё проблемы с Котч – моей младшей сестрой. Котч недавно швырнула об дверь свою скрипку... Потом мама бегала по соседям и спрашивала своих подруг по рождественскому базару, к каким психотерапевтам ходят их дочери...»

Нормальная жизнь нормальной немецкой семьи в нормальном посёлке городского типа – порою описания столь пронзительно точны, что мороз пробегает по коже. Хотя в новом романе Алексы фон Ланге по-прежнему изобилуют слова молодёжного жаргона, он производит гораздо более зрелое впечатление:

• Конечно: я же не могу вечно оставаться «пряной девочкой» от литературы - я повзрослела, у меня родился ребёнок, я вышла замуж... Безусловно, все эти ярлыки – поп-литература, «спайс-гёрл» и всё такое – они способствуют продаже книг. Но я буду продолжать писать – и может быть, когда-нибудь я стану просто писательницей Алексой Хенниг фон Ланге...

Екатерина поведала нам о писательнице Алексе Хенниг фон Ланге. И Катя, у меня к тебе такой вопрос: что дают её книги тебе лично, тебе как в общем-то немецкому молодому человеку, выросшему в Германии, учащемуся в немецком университете и говорящему по-немецки лучше, чем по-русски – видимо, не случайно ты покупаешь каждую её новую книжку.

«Ну, во-первых, мне кажется, что она умеет с юмором говорить о серьёзном. Во-вторых, её книги для меня – можно сказать, бальзам на душу: когда я читаю её книги, я думаю, что я не такой уж недостойный член общества, - по крайней мере, по сравнению с её героями...»

«Символическая фигура русского театра»

Зачастую это всё, что критики могут сказать о новой парижской постановке Анатолия Васильева

«Русские фокусы», «Бедный Мольер», «Когда комедия не хочет становиться мессой», «Стуча у врат философии»: таковы лишь некоторые из заголовков статей, посвящённых новому спектаклю, поставленному звездой российской режиссуры Анатолием Васильевым на сцене знаменитого парижского театра «Комеди франсез» («Comedie Francaise») по мотивам комедии Мольера «Амфитрион». О том, что Васильев – звезда и мэтр, европейские театральные критики осведомлены, именно поэтому крупная статья, посвящённая спектаклю, появилась практически в каждой крупной европейской газете.

Художественный руководитель московского театра «Школа современного искусства», в 80-ые годы – великий протестант эстетического фронта, а нынче – греющийся в лучах официального признания режиссёр достаточно хорошо известен в западной части Европы, по крайней мере, с 92-ого года, когда Васильев поставил свой первый парижский спектакль. Он входит в обойму тех, о ком, так сказать, «надо писать», независимо от того, что они делают.

Однако сообщением о том, что Анатолий Васильев – «символическая фигура русского театра», зачастую ограничивается положительная информация рецензий. Впрочем, нашего парижского корреспондента Игоря Гуськова я попросила воздержаться от чтения прессы перед походом на один из премьерных спектаклей. Вот его впечатления:

Задуманный, как легкий дивертисмент, пьеса Амфитрион в 1668 году стала для Мольера своеобразным зеркалом, в котором он спроецировал свои собственные терзания обманутого мужа. Драматург не без основания предполагал, что его молодая жена Арманда Бежар изменяет ему с высокопоставленным и знатным лицом. Отсюда два шага до сюжета пьесы Амфитрион. Перед режиссером Анатолием Васильевым, бросившемся на штурм этой театральной глыбы в святая святых – в доме Мольера – в театре Comédie-Française в Париже, стояла по истине трудная задача. Но он пришел не с пустыми руками. Различные фрагменты пьесы, за исключением третьего акта, Васильев прорабатывал на протяжении всех 90-х годов в своей передвижной лаборатории в Германии, во Флоренции, на фестивалях в Авиньоне и в зале национальной консерватории драматического искусства в Париже. Свою нынешнюю задачу Анатолий Васильев увидел в перекрещивании двух горизонтов. На одном вертикальном расположились три уровня, на которых развивается пьеса. Первый – повседневный, человеческий, второй – небо, где обитают боги, и третий – подземная жизнь. Эта вертикаль пересекается с горизонталью, которая подразумевает специальную работу с актерами. Так, по заданию Васильева, уходя во вневременное пространство художник Борис Заборов создает в центре сцены некое подобие башни памяти третьего интернационала Владимира Татлина, или обрезанной Пизанской башни, как это увиделось критику газеты «Фигаро». Актеры надели японизированные одежды, напоминающие кимоно, и в их руках на протяжении спектакля сверкали то бамбуковые шесты, то развивались хоругви. Пластически это выглядело эффектно, но остальное было делом акробатики. Актеры передвигались по сцене при помощи подвешенных тросов, тем самым делая действо, как едко заметил критик «Фигаро», достойным цирка. Валери Тревиль, специально занимавшаяся с актерами техникой речи по Васильеву, считает, что русский режиссер, в дополнение к двум существующим в европейском театре – декламации и повествованию,

предлагает третий вид интонации, как она ее называет – подтверждающий. Итог оценивается публикой и критикой диаметрально противоположно: одни кричат о преступлении, называя в унисон с «Фигаро» эту постановку настоящим погромом, режиссуру Васильева ужасно демонстративной, претенциозной и повторяющейся от слова до жеста и в общем - устаревшей, а самого Васильева обвиняют в том, что он считает публику глупее, чем она есть. С критикой «Le Figaro» «Фигаро» совершенно не согласен обозреватель газеты «Le Monde» «Монд», который считает, что хотя и текст не звучит так, как мы ожидали бы его услышать со сцены Comédie-Française – замедленность, необычные цезуры, зато Анатолию Васильеву удается создать неожиданную дистанцию, отдалить Мольера и показать нам его под новым углом.

Игорь Гуськов о новой постановке, осуществлённой Анатолием Васильевым на сцене парижского театра «Комеди Франсез».

"Дворец Токио"

В Париже открылся новый музей современного икусства

Картезианское мышление французов, во всем требующее четкости и ранжированности в музейном деле Парижа привело к стройной системе. Поэтому искусство до 1848 года вы найдете в Лувре. Импрессионисты и постимпрессионисты укрылись в музее Орсэ (Orsay), а искусство 20 века ищите в центре Помпиду (Centre Pompidou). Весь мир справил миллениум, а французские носители культуры задались справедливым вопросом: где же музей современного искусства, то бишь искусства 21 века. Задумано—сделано. Два года ушло на изыскания, утряску бюджетов, реконструкцию – и уже в конце января этого года состоялось открытие новенького, с иголочки, музея. Palais de Tokyo, Cite de Creation contemporain, что можно перевести, как Дворец Токио, Место современного творчества. Все в этом музее необычно, начиная с названия. Расположившись в легендарном дворце, построенном специально для универсальной выставки 1937 года, здесь, на набережной Токио, от которой, кстати, он и получил свое название, этот музей не ставит своей задачей собирать коллекцию, частично ее выставляя. Дворец Токио должен стать лабораторией современного творческого процесса, открытого доступу публики. Под крышей этого музея, управляемого общественной ассоциацией, а не государством, чтобы избежать официального диктата, на время экспозиций или Happening‘ов могут найти приют любые проявления современного творчества, вплоть до DJ. В связи со всем этим был переосмыслен сам концепт музея. Сейчас в мире в выставочном деле доминирует White cube, концепт белого куба. Все пространство высветляется за счет белых нейтральных стен и специального освещения для лучшего восприятия выставленного произведения. В Париже во дворце Токио решили использовать другую тактику: выставочное пространство должно быть менее строгим, менее нейтральным, более близким к улице, а почему бы не стиль здания, которое не подверглось отделочным работам. Французские архитекторы

Анн Лакатон

(Anne Lacaton) и Жан-Филипп Вассаль (Jean-Philippe Vassal) с блеском справились с этой задачей, убрав практически все внутренние перегородки и сохранив при этом брутальность, грубость перекрытий и поверхностей. Моделью для архитекторов – для свободной циркуляции зрителей по экспозиции – стала центральная площадь Маракеша Джами Эсна, с ее меняющимися в зависимости от времени дня очертаниями многоликой толпой, уличными продавцами и самодеятельными артистами. По-другому, но не менее метко отозвался о здания своего музея один из двух его директоров, Николя Бурео(Nicola Boureau): «Здесь не ювелирный магазин. Это крытый рынок». Отрадно, что дворец Токио представив на суд зрителей первую панораму современного творчества, еще раз отметил, что одно из ведущих мест в современном искусстве принадлежит немцам. Из 30 творцов, выставленных во всех категориях, четверть родилась или проживает и работает в Германии.