"Маленькая птичка" сурового императора

Среди многочисленных немецких принцесс, выходивших замуж за русских великих князей и впоследствии всходивших вместе с ними на царский престол, была одна, которая прославилась, прежде всего, любовью к мужу. Любовь, счастливый брак, гармоничное партнерство - это для династических связей "на высшем уровне" уникальное явление. А вот прусская принцесса Фридерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина (Friederike Luise Charlotte Wilhelmine), ставшая женой великого князя Николая Павловича, впоследствии императора Николая Первого, и вместе с ним 30 лет правившая Россией, искренне любила мужа. И тот явно отвечал ей взаимностью (правда, бывало, и изменял). Их сосватали, когда ей было 10 лет, а Николаю - 12. Они поженились почти 10 лет спустя и прожили вместе счастливую, хотя и порой нелегкую жизнь.

О "пруссачке на царском троне" рассказывает подробная, обширная (359 страниц, плюс 60 страниц справочного аппарата, комментариев, биографических указателей и т.п.), интересная книга Марианны Бутеншён (Marianna Butenschön) - историка, публициста, автора многочисленных публикаций о России и странах Балтии.

Два взгляда на Николая

У Николая Первого весьма нелестная репутация. Он вошел в историю как "жандарм Европы" и "Николай Палкин". Причем так называли его вовсе не только представители русской интеллигенции либерального толка. "Полковник на троне" и "тиран из тиранов" - эти немецкие характеристики приводит в своей книге Марианна Бутеншён. Упрямый, своенравный, уверенный в собственной непогрешимости, жесткий или даже жестокий, педант до мозга костей - и вместе с тем принципиальный, честный, великодушный, сентиментальный...

Понятно, что приближенные, к которым Николай проявлял благосклонность, и эмигранты, вынужденные бежать из его полицейского государства, оценивали царя по-разному. Но, как бы там ни было, ясно, что человеком он был тяжелым. Даже трудно себе представить, как Александра (такое имя ей дали при крещении в православие, в канун венчания) уживалась с таким человеком.

Они были очень разными. "Железная воля" и "несгибаемая твердость" царя - и мягкость, нежность, хрупкость царицы. Она нередко говорила, что само слово "приказ" ей некомфортно, а Николай любил и умел приказывать - и беспощадно следил за тем, чтобы его приказы выполнялись.

Он вел спартанский образ жизни, спал чаще всего на простой солдатской кровати, заболев, носил дома вместо халата старую шинель. Александра же обставила свои покои с фантастической роскошью, обожала менять наряды и украшения... Как рассказывается в книге "Пруссачка на царском троне", у нее было полтысячи браслетов и более ста колец с брильянтами.

Маленькая птичка в золотой клетке

Что же связывало их? По словам одной из современниц, Николай Первый "питал к этому хрупкому созданию страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, от него всецело зависимому. Он был самодержцем даже с женой".

Она звала мужа "Никс". Николай обращался к ней ласково "Маффи". "Маффи" - это вообще-то имя маленькой девочки из английского детского стихотворенья, точнее всего его можно перевести как "Крошка". "Для императора она была прелестной птичкой, - писала фрейлина Анна Федоровна Тютчева, дочь знаменитого поэта, в своих воспоминаниях, - птичкой, которую он держал в драгоценной клетке своего обожания..."

Между собой царственные супруги говорили либо по-немецки, либо по-французски. У принцессы, всерьез намеревавшейся заняться русским языком, был не слишком подходящий учитель русского - Василий Андреевич Жуковский. Поэт он был замечательный, но к роли педагога совершенно не подходил. Каждый урок превращался в обстоятельные разговоры о литературе, и в результате, по словам Анны Тютчевой, царица "стала бояться русского языка и всю жизнь не могла набраться духу, чтобы произнести хоть одну целую фразу".

Зато был многословен Жуковский, причем не только в прозе. Василий Андреевич посвятил Шарлотте-Александре несколько стихотворений. Он, например, писал оды на рождение чуть ли не каждого ребенка Александры Федоровны, а рожала она с завидной регулярностью (у них с Николаем было семеро детей, старший из которых стал впоследствии царем Александром Вторым). Но одно стихотворение Жуковского, посвященное Александре Федоровне, стоит того, чтобы сказать о нем особо. Ведь именно оттуда взял Пушкин четыре года спустя поэтический образ для своего бессмертного "Я помню чудное мгновенье…". И образ этот, эти слова с легкой руки Пушкина стали крылатым выражением. А написал их впервые Жуковский - в посвящении тогда еще великой княгине:

"Ах! не с нами обитает
Гений чистой красоты;
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты;

Он поспешен, как мечтанье,
Как воздушный утра сон;
Но в святом воспоминанье
Неразлучен с сердцем он!"

Без сослагательного наклонения

Но не только поэтому прусская принцесса Фридерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина, ставшая русской императрицей, достойна того, чтобы остаться в истории. Она сама по себе была личностью весьма примечательной. Александра прекрасно танцевала и ездила верхом, была музыкальна и очень хорошо рисовала. Современники порой отзывались о ней несколько снисходительно (мол, "растворилась" в муже), но никогда - плохо.

А самая главная ее заслуга, как считает автор книги "Пруссачка на царском троне", заключается в том, что императрица действовала на своего авторитарного мужа умиротворяюще, смягчала его "импульсивную натуру".

Николай ей доверял, "и одного только ее присутствия, - подчеркивает Марианна Бутеншён, - было достаточно для того, чтобы настроить его более доброжелательно". Не стало ли бы правление Николая Первого более суровым, если бы рядом с ним была другая женщина? - спрашивает автор.

Ответить, конечно, невозможно: история не знает сослагательного наклонения. Но чем больше узнаешь фактов из этой увлекательно написанной, информационно очень плотной и прекрасно иллюстрированной книги, тем больше убеждаешься в том, что, скорее всего, на этот вопрос можно было бы ответить утвердительно: Шарлотта-Александра действительно благотворно влияла на царя и, похоже, на самом деле облегчила жизнь его подданным.

Marianna Butenschön
"Die Preußin auf dem Zarentron".
Piper, München/Zürich 2012