Коля Лукашенко - Фортинбрас Валерия Фокина

Неприятное ощущение - уходить со спектакля, который ничем тебя не задел на эмоциональном уровне. Казалось бы, чего проще: не понравилось - забудь! Но этот вариант в данном случае не проходит, ибо неприятное ощущение возникло после просмотра "Гамлета", привезенного петербургской Александринкой в Дюссельдорф и поставленного в 2010 году Валерием Владимировичем Фокиным - выдающимся режиссером современности.

Если чувств не возникло и мурашки не побежали, то начинаешь подключать к анализу мозг - перезагружать его в поисках смысла. А зачем, скажите на милость, вообще нужно ставить "Гамлета"? Что побуждает режиссеров браться за него снова и снова, доказывая каждый раз право на своеобразие?

Думается, Валерий Фокин - не тот режиссер, который будет более двух лет показывать спектакль, который ему самому не кажется удачным. Значит, для него эта постановка является неким осмысленным шагом.

Перезагрузка первая

В информационном буклете-программке, который раздавали зрителям при входе в здание Дюссельдорфского драмтеатра (Schauspielhaus Düsseldorf), цитируются следующие слова Фокина: "В классическом произведении очень важно найти ту болевую точку, которая сработала бы сегодня, которая сделала бы это произведение понятным нашим современникам. Меня тревожит возникшая в обществе ситуация, скорее, с духовной, психологической точки зрения..."

В свою очередь ситуация на сцене была такова: текст Шекспира существенно сокращен и "надерган" из разных переводов; сцены вроде бы последовательно сменяют одна другую, но ощущения чего-то целостного не создается; Гамлет бросает монологи, не произнося их до конца. Кажется, нам "намекают" на Шекспира, не давая потрогать и почувствовать.

Это как компьютерная игра, где скорость зачастую важнее понимания смысла. Это как матрица, из элементов которой каждый волен выбрать то, что ему в данный момент нужнее. Это как краткое содержание толстого романа. Это, в конце концов, как мир без поэзии, без красивого и без героического. Пронеслось что-то мимо нас - а мы даже икнуть не успели. Жизнь закручена так, что нет в ней места для мысли и глубины, а скорость ее столь стремительна, что нет времени остановиться и рассмотреть что-то поближе.

Перезагрузка вторая

Декорация представляет собой огромный задник трибуны. Важные для датского государства события происходят на стадионе, который из зала практически не виден. Зато мы видим все то, что обычно сокрыто от глаз простого обывателя. Зритель становится свидетелем развития всех дворцовых интриг: главные герои подробнейшим образом знакомят его с непубличной жизнью государственных мужей и жен.

По словам режиссера, "в данном случае сценическая конструкция теснейшим образом связана с замыслом постановки". Как говорит Фокин, совместно с художником Александром Боровским он придумал конструкцию огромного стадиона, трибуны которого развернуты как бы спиной к зрителю: "Мы предоставляем зрителю возможность смотреть на государственные события не с их официальной, парадной, а с их изнаночной стороны. Ты не видишь главного события, но тебе раскрываются все потаенные механизмы, которые обеспечивают это событие".

И что мы видим?

Мы видим в стельку пьяного Гамлета, волокущегося за Офелией. Мы узнаем, что отца Гамлета, судя по всему, убила сама королева Гертруда. А в конце действа и вовсе становится ясно, что больше всех в том, чтобы "в общем все умерли", заинтересован Фортинбрас, принц норвежский, в итоге подмявший под себя Данию. Этот маленький мальчик появляется в самом конце, произнося фразу, нашептанную ему в наушник старшими товарищами и опытными интриганами: "Трупы убрать".

И это именно то "сокращение", которое нужно постановщику. Ведь в оригинале пришлый норвежец говорил значительно дольше:

"Пусть Гамлета к помосту отнесут,
Как воина, четыре капитана.
Будь он в живых, он стал бы королем
Заслуженно. Переносите тело
С военной музыкой, по всем статьям
Церемоньяла…"

У Шекспира Фортинбрас испытывает уважительное сострадание к Гамлету, который при более удачном раскладе стал бы ему, возможно, добрым соседом, а для Дании - неплохим королем. В версии Фокина никакого сострадания нет. Ибо мир вокруг изменился, да и сам Гамлет - не герой, не воин, не борец.

Штефан Шмидтке (Stefan Schmidtke), заведующий литературной частью Дюссельдорфского драмтеатра, на сцене которого два вечера подряд шел "Гамлет", так оценил фокинскую интерпретацию образа принца датского: "Это абсолютно пассивный герой. Гамлет в начале спектакля - невинный человек. Это и есть, так скажем, сегодняшнее поколение. Молодого человека втягивают в какую-то систему, где он может стать убийцей, даже не понимая, почему и как это произошло".

Лавры же достались норвежскому юноше лет десяти. В зелененькой защитной форме он чем-то неуловимо и трогательно напоминает "соседского мальчика" по имени Коля Лукашенко…

Конец перезагрузки

Валерий Фокин поставил спектакль для тех, кто угадает, поймет и оценит: да, таков современный Гамлет и такова "проза" нынешней жизни. Это не должно нравиться. Это - данность, не требующая оценки. Зрителя закидали намеками и бросили на произвол судьбы и мысли. Очевидно одно: такого "Гамлета" точно еще не было.