Ильдар Дадин: "Московское дело" - как день сурка в России

Апелляцию на приговор Константину Котову Мосгорсуд должен рассмотреть в понедельник, 14 октября. Котова приговорили к 4 годам колонии по "дадинской статье" - за неоднократное нарушение установленного порядка проведения митинга. Первым по ней в 2015 был осужден активист Ильдар Дадин. Котов стал вторым. 

В преддверии судебного заседания корреспондент DW встретился с Ильдаром Дадиным и поговорил с ним о судьбе Константина Котова и других резонансных делах последних месяцев. Сам Дадин в последнее время исчез из публичного поля. По словам активиста, это связано с разводом, который, как признался сам Дадин, он тяжело переживал.

DW: Ты первый человек, которого осудили по статье 212.1 - неоднократное нарушение правил проведения митингов и пикетов. Поэтому статью и прозвали "дадинской". Сейчас по ней проходит несколько человек. Ты следишь за их судьбой?

Ильдар Дадин: Честно говоря, скорее вскользь. Я просто понимаю, что основная проблема как была, так и остается - режим. Все другие - следствие этой главной проблемы. Как этот режим можно назвать - кремлевский, чекистский, путинский. Для меня это прямое продолжение большевистского, коммунистического режима. На мой взгляд, надо устранять причину всех проблем - бороться с режимом.

- Самый суровый приговор по твоей статье: Константину Котову дали 4 года. Тебе не кажется, что его история очень похожа на твою? Он тоже неравнодушный активист, постоянно выходил на одиночные пикеты и участвовал в митингах. Как ты оцениваешь то, что с ним сейчас происходит?

- Немного изучив историю Котова, я согласен абсолютно, я вижу в нем человека, очень близкого себе по духу. И у меня сердце больше всего болит за него. Потому что я понимаю, что политические заключенные могут быть разными.

 - В понедельник Мосгорсуд будет рассматривать апелляцию на приговор. Как ты считаешь, может суд изменить или смягчить ту меру наказания, которую ему выбрали - 4 года?

- Я не исключаю, что смягчат. Но это будет исключение. Царь, возможно, решит: давайте запутаем всех немного, изобразим демократию. Главная цель - это заткнуть рот всем, кто не согласен с преступлениями Кремля. И я был лишь примером для других. Если гражданское общество не будет за него (Котова - Ред.) бороться, его так же, как и меня, посадят.

- А у тебя не было желания сходить на его процесс?

- К сожалению, на суд, так называемый, первой инстанции, на репрессию первой инстанции, я так назову, я не пришел, потому что не очень, к своему стыду, знал об этом деле. Сейчас на (в кавычках) апелляцию, репрессию второй инстанции, я собираюсь прийти.

- В этом году случилось то, чего раньше не происходило: как ты говоришь, режим, пошел на попятную, и даже не один раз. Это было, когда задержали корреспондента "Медузы" Ивана Голунова и вышли в его поддержку журналисты. Потом похожая ситуация была с Павлом Устиновым, в защиту которого выступили актеры, организовали своеобразный флэшмоб. Тебе не кажется, что это новый феномен, и не похоже ли это на какие-то зачатки гражданского общества?

- Мне не кажется. Мне кажется, ровно наоборот. Когда люди думают не о том, что вот кого-то насилуют на улице - девушку, чью-то дочь - и говорят: а вот если она не учительница, я не буду за нее заступаться. У меня в голове взрывается. Нормальный человек будет смотреть, учитель это, или актер, или журналист? Для меня очевидно, что нормальный человек, вне зависимости, попытается сделать все, чтобы это остановить.

- То есть, получается, это такое избирательное заступничество, по-твоему?

- Мне эти ситуации больше неприятны. Эти так называемые журналисты… Да, в чем-то, через заступничество за своих, они помогают обратить внимание общественности на эту проблему. Но мне не нравится, в какой подлой формулировке это выходит. Потому что до этого когда-то то же самое творилось с другими людьми. Те же журналисты, которые должны одинаково к любому произволу относиться и освещать, они почему-то с таким рвением не освещали это. А когда своего вытащили - ой, все, мы будем дальше работать. Да, мы что-то будем делать по мере возможностей, но так, как за своего, мы, конечно, грудью уже стоять не будем. По Устинову тоже: вот эта актерская братия, которая раньше не выходила, а тут вдруг стала выходить - это потому, что разрешили даже больше, а не потому, что за своего. 

- Но потом актеры записали обращение и в поддержку других осужденных по "московскому делу".

- Режим показывает: вы можете за кого-то из своих заступаться, если он не выступал против режима и если вы не будете говорить, что вы против наших преступлений. Хотя, не скрою, среди актеров наверняка есть люди, которые совершенно искренне выступают и за освобождение других политзаключенных. Но многие делали это только потому, что это мода, потому что сверху позволили. По крайне мере, по Устинову, эта пиар-кампания больше даже Кремлем была организована, чем самим гражданским обществом. Устинов для меня…у меня за него душа не болит. А вот Котов - это тот человек, который меня побуждает снова выйти на улицу, несмотря на то, что я, возможно, могу оказаться там же, где и Котов. Но я понимаю и сердцем, и разумом, что я не могу чувствовать себя свободным, нормальным человеком, пока сидит он. Потому что, пока сидит он, внутренне сижу и я, внутренне несвободен и я.

- Дело Константина Котова - это одно из 20 уголовных дел, которые возбудили после протестов, прошедших в Москве в конце этого лета. Это получило название "московского дела". Тебе не кажется, что есть некие параллели с тем делом, которое называли "болотным" - после протестов 2012 года?

- Это как, наверное, день сурка, одно и то же. Люди выходят законно, мирно, в соответствии с международным правом и своим главным законом страны. А он использует один и тот же инструмент - с помощью незаконных законов, например, статья 212.1.

- Он - это Путин?

- Он - режим. Путин - одно из лиц режима, на мой взгляд. Я согласен с одной из точек зрения, что Путин - олицетворение большинства россиян. Я думаю, без молчаливого согласия или не очень молчаливого одобрения большинства российского населения Путин не смог бы совершить все те преступления, которые он творил.

- Как ты считаешь, Путин в курсе того, что люди вышли на улицы Москвы и потребовали допустить независимых кандидатов на выборы в Мосгордуму?

– Я думаю, естественно. Для него это же одна из главных проблем. Для меня очевидно, что главный преступник - это Путин и что он главная причина того, что здесь творится. Да, может большинство ему позволяет, даже, может, одобряет, и без одобрения большинства он не смог бы творить эти преступления, но творит преступления он.

- Завершая тему "московского дела", как ты думаешь, все эти уголовные дела, которые были заведены, не приведут ли они к тому, что опять снизится гражданская активность и люди будут просто бояться выходить на площади и выражать свое мнение?

- В общем, я не знаю, в итоге взорвется ситуация или не взорвется. Либо все будут молчать, как в Северной Корее, как при Сталине, и позволят твориться уже совершенно тотальному беззаконию. Я не знаю, время покажет. В общем, это способствует, естественно, тому, чтобы все молчали.

- Ты говорил о недостатках судебной системы, полиции. Система исправления наказаний - она тоже часть этого режима, как ты его называешь?

- Абсолютно. И, на мой взгляд, если когда-то на территории России (правда, я не уверен, что на территории России что-то уже будет, все клонится к тому, что развалится данная страна), если когда-то удастся построить на территории России правовое государство, одна из первых реформ, которая должна быть проведена, кроме судебной, кроме силовой - полиция, прокуратура, следственные органы - это Федеральная служба исполнения наказаний. Они часто идут на те методы, в которых людям стыдно признаться. Опускание головой в унитаз. По тюремным понятиям это вообще очень плохо, человек часто даже сам не признается. По тюремным понятиям лучше умереть, чем в этом признаться.

- А до того, как попасть в колонию, ты подозревал, что можешь столкнуться с пытками, с избиениями, о чем ты рассказывал потом?

 - С пытками, честно говоря, нет. Я предполагал, что, возможно, меня попытаются убить. Уничтожить. И я готовил себя к смерти. Но я думал, что это будет кратковременно, быстро как-то уничтожат, убьют.

- А отношение к тем, кто попал в колонию по политическим мотивам, отличается?

- Оно было различным. Кто-то смеялся, реальные какие-то уголовники. Если ты сидишь невиновный, ты неудачник, ты идиот, лох. И один из смотрящих, так называемых, по уголовной иерархии, он реально посмеялся, когда я с ним пересекся, когда шел к адвокату: что, ты только за свои убеждения сидишь? Ну ты вообще… С другой стороны, я видел уважение за ту поддержку, которая была со стороны общества. И со стороны администрации, и со стороны основной массы осужденных.

- Ты столкнулся и с физическим, и с психологическим насилием. Можешь сказать, что сейчас, наконец, пришел в себя?

- У меня были приступы после пыток в Карелии: в момент волнения было очень сильное физическое влияние на речь. Я начинал заикаться и даже слова не мог высказать, у меня останавливалась речь. Уже через месяц у меня эта физическая проблема прошла. Сейчас уже вообще практически этой проблемы нет.

- Не кажется ли тебе, что, говоря твоими терминами, режим, который тебя посадил за то, что ты выходил и участвовал в протестных акциях, по сути, добился своего? Сейчас ты в протестных акциях не участвуешь.

- Если вы мне скажете сейчас: готов от всего отказаться и пойти на смерть ради какого-то очень благого дела, если это остановит, например, убийство других, тысяч невиновных, сотни, даже десяти невиновных? Я уверен, что смогу себя заставить пойти на это.

- То есть, ты не отрицаешь того, что в будущем можешь продолжить выходить и отстаивать свои интересы?

- Могу? Я уверен, что я буду.

______________

Подписывайтесь на наши каналы о России, Германии и Европе в | Twitter | Facebook | YouTube | Telegram

Смотрите также: