Вадим Захаров: логика мифа в пяти актах

Специально отчеканенные монеты достоинством в одну "данаю", которые посетители российского павильона на 55-й Венецианской биеннале, по замыслу автора, должны брать с собой (но только по одной!), стали поводом для начала разговора корреспондента DW с художником Вадимом Захаровым.

Deutsche Welle: Вадим, я только что вышла из павильона России, в кармане – пара "данай"...

Вадим Захаров: А у вас в кармане должна быть одна монета, а не несколько. Вы почитайте, что на ней написано?

- "Trust, Unity, Freedom, Love" – "Правда, Единение, Свобода и Любовь".

- Вот именно. Каждого просят взять по одной монете, а люди уносят по две, по десять, а кто-то целый карман набивает. В этом и есть суть проекта: люди, мужчины и женщины, читают одно, а делают другое.

- Вы сделали этот проект, чтобы в очередной раз разочароваться в человечестве?

- Нет. Это некое зеркало, в котором отражается человечество.

- Многие ваши предшественники жаловались на непростые во всех отношениях условия работы в российском павильоне...

- Павильон действительно сложный. Щусев – хороший архитектор, но павильон для современного искусства не приспособлен. Пришлось кое-что менять, например, вырубать дырку в полу между этажами. Нам было важно соединить нижнее пространство с верхним. Что, кстати, существенно не только для моего проекта: в этом павильоне люди, которые заходят вниз, обычно наверх уже не идут. Так что мы немного подкорректировали Щусева.

- Не всем понравилось, что в одно из пространств павильона доступ открыт только женщинам.

- Да, но это не связано ни с каким сексизмом. Я просто следовал логике мифа: Даная была изолирована в отдельном помещении, допуск мужчин к ней был строго запрещен.

- Вы как-то сказали в одном из интервью: для того, чтобы понимать современное искусство, необходимо владеть его языком. Если бы вы составляли небольшой словарь для приходящих сюда, какие понятия вы бы в него включили?

- Для всего этого проекта было сложно использовать традиционные термины: "инсталляция", "перформанс", "акция". Это и инсталляция, и перформанс, и акция, причем растянутая на полгода. Поэтому я предлагаю определение "перформанс в пяти актах", потому что действие происходит в пяти пространствах.

- Куратор ваш - Удо Киттельман (Udo Kittelmann), директор Национальной галереи Государственных музеев Берлина. Это вы его выбрали или он вас?

- Я выбрал куратора. С Удо Киттельманом я знаком с 1989 года. Мы сделали вместе много проектов – например, в 1995 году мою первую ретроспективу в Кельне.

Этот проект был очень значимым как для меня, так и для куратора, который впервые представил меня немецкой публике. Поэтому когда мне задают вопрос: "А что, в России нет кураторов?", я отвечаю: "Есть кураторы, и замечательные. Но мне было удобно работать с Удо Киттельманом". Тем более, что я сам живу и в Москве, и в Берлине, и Киттельман тоже работает в Берлине.

- Кстати, вас не спрашивали, почему Россию представляет житель Германии с двадцатипятилетним стажем?

- Только люди, которые хотят меня задеть, задают такие вопросы. У меня российский паспорт, и, живя в Германии, я делаю для русской культуры больше, чем многие, кто живет в Москве. Берлин сегодня – это просто столица современного европейского искусства. Именно Берлин, не Англия, не Франция, а Германия и Берлин.

- Куратор, особенно для людей непосвященных, - фигура загадочная. Что за магические действия совершает куратор?

- Бывают разные кураторы, как и разные дирижеры и художники. Часто подразумевается, что куратор начинает "дирижировать" художником. Но как раз мы - я и Киттельман - показали, как должны работать куратор и художник: каждый занимался своим делом, и делал его очень внимательно и профессионально. Киттельман очень хорошо знает западную публику.

Я тоже уже более 25-ти лет живу на Западе, у меня очень много выставок, но все равно какие-то вещи я не считываю, не понимаю, и, думаю, уже никогда не пойму. Естественно, посторонняя точка зрения профессионала мне очень помогала. Киттельман, например, посоветовал убрать какие-то вещи, про которые он считал, что их не поймут. Мои работы достаточно сложные. Правда, в конечном итоге этого все равно не получилось просто. Мне кажется, нам удалось найти хороший баланс минимализма и усложненности.

- Заявленная тема биеннале – Il Palazzo Enciclopedico, "Энциклопедический дворец". Куратор Массимилиано Джони хотел представить своего рода антологию визуального опыта человечества. Какое у вас ощущение от выставки в целом?

- Очень хорошая выставка, очень тонкие касания, неожиданные художники. Но мне показалось, что это некое возвращение в модернизм, обращение к странным, сумасшедшим художникам. Та дистанция, которая разрабатывалась в двадцатом веке: "художник-общество", - там не присутствует. Для меня эта очень профессионально сделанная выставка не так интересна, потому что меня интересует проблематика, которую художник чувствует сегодня, которую он интерпретирует или показывает. На этой же выставке мы видим некие "кунстштюки", пусть и очень хорошие.

- Куратор Джони говорит, что искусство умалишенных или аутсайдеров интересует его по той причине, что это, так сказать, "искусство в чистом виде": его творцы "рисуют, потому что не могут не рисовать", не стремясь ни к деньгам, ни к социальному признанию…

- Таких художников-аутистов огромное количество. Можно в Москве гулять по пешеходным переходам, и там таких аутсайдеров... Конечно, здесь другой уровень, здесь собраны супер-художники.

- Каждый раз возобновляется дискуссия о том, не является ли система национальных павильонов на биеннале анахронизмом.

- Мне кажется, что Венецианская биеннале – идеальный формат. Гораздо лучше, чем "Документа", например. Здесь, в сущности, два выставочных формата в одном: с одной стороны - национальные павильоны, и это очень интересно, потому что есть шанс посмотреть какого-то неожиданного художника из Румынии, скажем, или Ганы. С другой стороны - огромная международная выставка. Это гениальное сочетание, которое, думаю, едва ли когда-нибудь изменится.