Премьера "Борисв Годунова" в Мюнхене

Царь живет в бункере. Подобно гигантскому броненосцу выплывает конструкция весом около 15 тонн (ее бесшумное передвижение было главной заботой Баварской национальной оперы накануне премьеры) на авансцену или "бросает якорь" в глубине. Конструкция – визуальный эпиграф спектакля – делит участников происходящего на "тех, что внизу" и "тех, что вверху".

От Тахрира до Красной площади

Вверху – царь, до которого далеко. Внизу – "униженные и оскорбленные",  защитником и тонким портретистом которых считается каталанский режиссер Каликсто Биейто. С первых оперных работ за 50-летним директором барселонского "Тeatro Romea" закрепилась слава "провокатора" и "низвергателя". Двенадцать лет назад он начал реализовывать на немецких сценах довольно радикальные прочтения оперной классики, с большим количеством сцен сексуального и прочего насилия.

Надо сказать, что в спектакле "Борис Годунов", реализованном только что на сцене Баварской национальной оперы, ничего "такого" нет. Спектакль серьезный, сдержанный, выстроенный как единое повествование - о "повседневном ужасе, в котором все мы живем", как говорит сам режиссер. Спектакль о "наболевшем". Благо события в родной Испании дают художнику богатый материал.

Все это хорошо и прекрасно, если бы не одно но: Биейто ставит оперу Мусоргского на стихи Пушкина, с которой даже ему сложно "бороться".

Спектакль "Борис Годунов" открывается сценой, которая могла бы быть заставкой многочисленных новостных сообщений последних лет: спиной к публике стоит оцепление, крепкие бритоголовые парни в пятнистой униформе с "демократизаторами" наперевес. Перед ними ежится, ползает, пресмыкается пестрая толпа без опознаваемых национальных отличий. Панк-провокатор Митюха прячет в карман иудины доллары. Условные "омоновцы" избивают одного из "демонстрантов", миманс разыгрывает чудовищную сцену с площади Тахрир, обелетевшую в свое время все мировые СМИ. По указке людей в форме толпа причитает "На кого ты нас покидаешь, отец!" и один за другим поднимает плакаты с фотографиями "отцов": сперва, конечно, Путина, но потом и Берлускони, и Саркози, и Блэра, и Буша-младшего, и Сапатеро. Все они, бессовестные, одним миром мазаны, утверждает режиссер.

Бедный, бедный Борис!

"Другим миром мазан" лишь один. Вы удивитесь, но это Борис Годунов. "У него есть такой полностью отсутствующий у современных политиков атрибут, как совесть", - говорит каталанский режиссер в интервью по поводу премьеры. Всю свою последующую историю он выстраивает как рассказ о положительном Борисе, вокруг которого теснятся гады: аппаратчики Щелкалов и Шуйский, продажные депутаты-бояре, агрессивный плебс, подлые журналюги Пимен и Григорий, собирающие компромат на царя.

В конечном итоге по Биейто выходит, что никакого младенца Борис не умерщвлял (хотя, возможно, и подумывал об этом). Что там было в Угличе – непонятно. Возможно, все это интрига Шуйского, рвущегося к власти и вступающего в сговор не только с боярами, которым он раздает довольно толстые конверты, но и с журналистами Пименом и Григорием. Рассказ об убиенном младенце, чей "детский лик был светел, чист и ясен" - явное вранье, никакой святости здесь нет.

Не везет Борису и в личной жизни: дочь Ксения – наркоманка, вторая дочь, которую почему-то зовут Федором, прыгает по дивану в пестрой клетчатой юбке (видно, в хорошей школе учится) и вообще ничего не понимает. В субтитрах перевода, чтобы не путать публику, слово "сын" в отношении Федора везде было заменено на нейтральное "дитя". В результате прощальный монолог Бориса "Прощай, мой сын!" обращен к девочке-подростку: "Прощай, дитя!". Пока Борис корчится (совесть – тяжелая болезнь) в смертных муках, подоспевшие Пимен и Григорий душат подушками сестер Ксению и Федора, а заодно их чопорную гувернантку.

В общем, Биейто рассказал связную историю о том, как человека с совестью доводят и уничтожают люди безо всякой совести. Все это разворачивается на фоне очень правдоподобного портрета современного общества. Однако это прочтение если не уничтожает (так просто его не уничтожишь), то последовательно игнорирует мощную эмоциональную палитру самой оперы Мусоргского: контрасты преступности и величия в душе Бориса, тонкие оттенки отношений отца с детьми (с дочерью и с сыном), абсолютно "уравнены в правах" с прочими бандитами от политики и старец Пимен, и его молодой приспешник Григорий.

Материал мстит: хоровые сцены не звучат и не смотрятся, ключевая "сцена в корчме" проходит как бы незаметной, не помогает даже ударный "хит" "Как во городе было во Казани". В результате не работает основной движущий мотор оперы: "дуэль" Борис – народ.

Дебютанты и ветераны

Следует заметить, что "каст" спектакля приближен к идеальному: во первых, отличный баланс русских и немецких певцов. Федор (Юлия Соколик), Григорий (Сергей Скороходов), Пимен (Анатолий Кочерга), Владимир Маторин (Варлаам) представляют "русскоязычную фракцию", как и выпускник Одесской консерватории Александр Цымбалюк в титульной партии. Как ветераны (Маторин и Кочерга), так и относительные новички – идеальные каждый в своей партии актеры-певцы.

Их ансамбль, нисколько не вредя общему аутентичному звучанию оперы, отлично дополняют немецкие участники ансамбля в остальных ролях (особенно хочется отметить выдающуюся работу Шуйского Герхарда Зигеля (Gerhard Siegel)).

Дебют Цымбалюка ждали с особым напряжением, немецкая пресса в полном восторге (как, кстати, и от спектакля в целом) и называет его прорывом. Автор этих строк воздержалась бы от завышенных оценок. Борис – партия, требующая зрелости, причем не только зрелости голоса. Отличному баритону Александру Цымбалюку 37 лет, то есть, это ну очень молодой диктатор и отец взрослых детей. Шаляпин, конечно, начал петь эту партию в еще более молодом возрасте, но это все-таки был Шаляпин.