Адвокат Сенцова: Из моего подзащитного выбивали признание

Прошел год с момента ареста украинского кинорежиссера Олега Сенцова. 11 мая 2014 года он был задержан российскими правоохранительными органами в Симферополе, через неделю его перевели в московский СИЗО. Режиссеру, выступавшему против аннексии Крыма, предъявлены обвинения в организации террористического сообщества, подготовке теракта, покушении на незаконный оборот оружия и взрывчатки, а также в незаконном хранении оружия.

6 мая Мосгорсуд продлил содержание Синцова под стражей еще на 2 месяца. В случае признания виновным ему грозит наказание до 20 лет лишении свободы. DW связалась с Дмитрием Динзе, адвокатом кинорежиссера, и расспросила его о самочувствии Олега Сенцова, а также о перспективах рассмотрения дела.

DW: Как себя чувствует Олег Сенцов, в каких условиях он содержится?

Дмитрий Динзе: Состояние здоровья Олега Сенцова удовлетворительное. В камере кроме него содержится еще один человек. Выводят погулять, в спортзал и в баню. В камере есть телевизор, Олег в курсе всех политических событий. Ему постоянно пишет сестра, друзья. До него доходит корреспонденция и письма поддержки со всего мира. Когда в суде принималось решение о продлении ареста, Олег был в приподнятом настроении, сейчас активно знакомится с уголовным делом, готовится к суду

- Когда будет что-нибудь ясно про суд?

- Скорее всего к концу мая будет завершено ознакомление с материалами дела. После того как оно будет направлено в прокуратуру или суд, я уже смогу что-то говорить по существу - пока что у меня подписка о неразглашении.

- Как вел себя Сенцов во время допросов? Что интересовало следствие в первую очередь?

- Для Олега этот год был достаточно тяжелым. Его пытали, били, выбивали признание, показания, пытались вынудить оговорить себя и сотрудничать со следствием, но он не сдался, смог противостоять. Это прекратилось в тот момент, когда его доставили в Лефортово.

Дальше дело потекло в обычном русле: к нему приходил следователь, но Олег отказывался отвечать на какие-либо вопросы. Его позиция оставалась неизменной: все обвинения в терроризме - бред, никаких "бесед" до суда не будет, если вы считаете меня виновным - будем разбираться в суде. Он понимал, что любая информация, которую он сообщит на этом этапе, может быть использована следствием против него.