Шендерович: Сохранение империи - порочная и невозможная цель

Многие зарубежные наблюдатели с удивлением отмечают сдержанную реакцию российского общества на массовую гибель соотечественников в ходе вторжения России в Украину, на сообщения СМИ о жестокости российских солдат и серьезные экономические трудности, с которыми россиянам придется столкнуться из-за западных санкций. С чем связан этот феномен и будет ли Россия готова к смене курса? На эти и другие темы DW поговорила с писателем и публицистом Виктором Шендеровичем.

DW: Виктор Анатольевич, нарративы, которые сейчас распространяют российские власти, многим напоминают произведения Оруэлла. "Санкции - это атака на Россию", "Украина устраивает Голодомор, пытаясь экспортировать зерно, несмотря на его нехватку для собственного населения"… "Война - это мир", "Мир - это война". Откуда взялось это явление?

Виктор Шендерович: Понимаете, какая штука... Говоря "Оруэлл", мы имеем в виду некоторый идеологический инструментарий. Он досконально описан и многократно опробован. Интереснее вопрос: почему это так успешно сработало в России? Ведь в Англии в итоге не сработало? В 1984 году мир с облегчением выдохнул, потому что оказалось, что это - все-таки литература, что 1984 года в том виде, в котором он описан у Оруэлла, не случилось. А в России этот пейзаж мы узнаем регулярно.

Может быть, тут действительно не обойтись без Византии, без русского ощущения истинного Христа, без внедренного столетиями ощущения какой-то особенной, собственной правоты, какого-то особенного пути, какой-то особенной правды, какой-то особенной таблицы умножения, особенной этики?

Без ощущения, что правило "не убий" писано не для нас? Для нас заповеди - они все с комментариями. Как в Византии, где мазали на царство убийц. Вот это слияние церкви и государства - это же совершенно византийская история. То, что потом Иван Грозный воспринял как главный исторический урок и главную историческую аналогию: можно быть царем-убийцей. Это у Пушкина нельзя: "И мальчики кровавые в глазах". А по Грозному вполне можно. И церковь говорит ему: "Можно, ничего, что ты убийца. Это во имя Христа, во имя России, во имя противостояния миру. Россия превыше всего".

Как ни удивительно, это рифмуется с Германией, которая "превыше всего" на некоторых других, наверное, основаниях. Но тут уже не важны основания, а важен вывод: Россия превыше всего. Причем Россия именно такая, отдельная от мира, с какой-то отдельной этикой, отдельной нравственностью, отдельным Христом. Потому что Христос Ивана Грозного, как вы понимаете, с Христом Лютера не имеет ничего общего. Это какой-то особенный, государственный Христос, где государство над человеком, где церковь с государством, где убийца может быть царем, и это нормально. Это не уступка реальности и не печальное исключение.

Кажется, дьякон Кураев высказал в одном из интервью мысль, что большевизм был посмертным существованием христианства в России, что большевизм - это продолжение все той же мессианской идеи. Есть какая-то идея, ради которой можно лить реки крови. Есть нечто выше человеческой жизни, нечто выше добра и зла в общечеловеческом понимании. И в этом смысле у большевизма с Византией очень много общего. Я не буду говорить "с христианством", потому что христианство, как мы знаем, бывает очень разное: до Лютера, до отца Меня. Мы не говорим о вере, мы говорим о государственной религии, которая позволяет лить кровь, абсолютно оправдывает насилие, фиксирует какую-то другую легитимную этику.

Ведь диктатура пролетариата была официальной доктриной. Право убить другого за то, что он не такой, было официальной доктриной. Потом начались некоторые перестроечные и реформаторские экивоки и разговоры о социализме с человеческим лицом. Но первоначально, в ленинско-сталинские годы было именно так.

Это и есть главная наша ошибка в 1990-е годы. Ощущение, что мы победили, потому что мы победили коммунистов, потому что нет серпа и молота. У нас не было дистанционного взгляда, не было общего плана. Просто был коммунизм, был ГУЛАГ, Сталин, Ленин. Он (коммунизм. - Ред.) разоблачен, раскрыта его бесчеловечная сущность, он побежден в августе 1991-го года. И вот тут многоточие. Потому что мы думали, что Россия выходит на европейскую свободу, что она выходит в мир, где христианство - это Лютер, где была Реформация, в свободный, просторный мир. Но Россия, сняв с себя, так сказать, красное знамя и надев триколор, обнаружила, что она вышла "обратно". Как мы видим, после нескольких лет колебаний вокруг Сахарова, Межрегиональной депутатской группы, Гайдара, разговоров о свободной экономике, о новой для Советского Союза этике, об общечеловеческих ценностях…

Да, нам казалось, что мы вышли в этот приоритет общечеловеческих ценностей, а мы вышли после небольшой паузы обратно в русскую традиционную византийскую ментальность. В Византию мы вышли, "обратно": снявши одно платье, просто переоделись перед зеркалом. Ведь ДНК, конечно, в метафорическом смысле, осталась та же. Историческая ДНК, осознание ужаса нашей имперской, нашей мессианской матрицы. Так вот, сегодняшнее "настояние на зле", то, что европейскому и цивилизованному глазу справедливо кажется абсолютной нравственной деформацией, - это довольно цельная идеология, которая исходит из того, что у нас действительно особая нравственность, особые права учить мир, как надо жить.

По интернету ходит послевоенная цитата Томаса Манна о том, что нельзя разделять "хорошую" и "плохую" Германию, что плохая Германия - это как бы слепок, отражение хорошей, романтической Германии. Романтика представлений о великой культуре великой нации - как эта романтика потом оборачивается Гитлером и Геббельсом? Вот немцы это прошли и усвоили.

Мне кажется, что в этом и есть суть происходящего: в том, как легко огромное количество совершенно не кровожадных, вроде бы нормальных людей согласились с тем, что можно проливать кровь ради чего-то. Можно игнорировать чью-то волю ради своей, правильной воли. Можно навязывать миру свои правила. Есть что-то, что важнее человеческой жизни, важнее добра в общепринятом представлении. Это та самая Россия - Византийская Россия, империя, мессианская страна. А мессия - он на то и мессия, чтобы не считаться с расходами. Ну, все погибнут, зато потом будет Царство Божие. Мы это проходили на поколении наших бабушек, дедушек, которые с этим прожили первую половину жизни: что погибнет сколько-то тысяч, ну миллионов, а потом будет правильная, прекрасная, нормальная жизнь.

Миллионы погибли, правильная жизнь не случилась, а случилось закрепление матрицы. И вот внутри этой матрицы Оруэлл оказывается очень удобным. Потому что внутри нее мир - это действительно война, а ложь - это действительно правда. Потому что есть вещи важнее человеческой жизни и ценнее человеческой жизни. Что именно? Да вот же: Россия. В этом ужас россиян, за который они сами платят гораздо больше, чем все другие страны вокруг. Потому что никто не пострадал от этого мессианства и от этой Византии, от этого Ивана Грозного, Сталина и Путина больше, чем русский народ, который был просто уничтожен в несколько приемов.

И это уничтожение продолжается. И (уничтожаются. - Ред.) те русские - культурные, этнические русские, которые настаивают сегодня на общих правилах... Владимир Кара-Мурза, который мог бы быть, наверное, президентом какой-то другой России - России, которая живет по нормальным, вечным, цивилизованным правилам… Сегодня в России правит вот эта византийская матрица, и все, что мы видим сегодня: вся вот эта буква Z и неожиданная для очень многих - для меня точно неожиданная - готовность миллионов людей вписаться в это и сделать это своим.

- То есть у  россиян просто не было другого выхода, потому что все было предопределено еще со времен Ивана Грозного?

- Нет никакого предопределения, есть тенденции. Это как течение болезни: летальный исход не предопределен, но есть болезнь, которую надо лечить. Тогда вероятность летального исхода будет меньше.

Нет никакого фатализма. Но есть вот эта русская матрица, русское сознание. "Оно такое, надо уже расслабиться и получать удовольствие". Или "уезжайте вон", как нам говорят, "а здесь будет так". Это лукавый разговор. Потому что есть доминирующий ген, но есть и генетика, которая показывает, что если в правильном направлении совершать отбор, то через какое-то время свойства, очевидно, меняются.

Вы своего ребенка ведете в ванную мыть руки перед едой и напоминаете спускать воду после туалета. Он через какое-то время это делает сам. Это уже его воля, и вам не надо напоминать. Ментальность, то, что мы называем менталитетом, - это воспроизводимая норма. А внутри русской нормы есть и Новгородское вече, есть и 16-й век, и Судебник Салтыкова, есть кондиции, порванные Анной Иоанновной, есть декабристы, есть земство, есть академик Сахаров, есть Чаадаев и так далее. Очень много чего есть внутри русской культуры.

Совсем недавно, только что - есть Дмитрий Борисович Зимин. Почему же, когда мы говорим о русской ментальности, о русском пути, мы непременно имеем в виду Сечина и Кадырова? Почему не Дмитрия Борисовича Зимина? Почему не Андрея Дмитриевича Сахарова? Кстати, этнически русских. Разумеется, есть и Шариков со Швондером, и профессор Преображенский с Борменталем. И та, и другая пара - внутри русской нормы. Вопрос только в том, что мы осознаем как элиту? Мы, россияне, нынешнее поколение и будущие поколения.

Вот рождаются дети, они рождаются без Византии в головах, как и без академика Сахарова. И что будет положено в эту голову? Их выстроили, надели на них пилотки, на несчастных, построили буквой Z. В них вбивают эту норму. Потом надо будет это переделывать. Это мучительно. Кто-то выскочит из-под нее, а кто-то укоренится. Главное - не воспроизводить чудовищную норму, а напоминать о том, что есть другая норма.

Через это проходили все. Мы не одни такие имперские. И Германия была превыше всего, и Британия правила морями. Все это было. Да, и был бельгийский король, который черти-чего там делал в Африке, и так далее. Вопрос в том, чтобы осознать это как проблему, как болезнь и попытаться лечиться.

- Это возможно в ближайшей перспективе?

- В ближайшей исторической перспективе - возможно. Просто сроки человеческой жизни и сроки исторических процессов - немножко разные. То, что произошло 24 февраля, резко ускорило процесс гибели "Российской империи". Она погибнет в ближайшее время, это уже совершенно очевидно. Динамика ясно указывает на то, что империя гибнет. Высшей точки эта самая "русская Византия" достигла при позднем Сталине. Послевоенный мир был поделен между Россией с коммунистической идеологией и Америкой. Это была высшая точка.

Дальше, как совершенно нежизнеспособное образование, эта "Российская империя" начала рушиться: отпали так называемые страны социалистического лагеря, потом отпали так называемые союзные республики. Сейчас мы присутствуем при одной из последних войн империй в провинции. Это классика, история знала все это. Все эти победы заканчиваются Атиллой, Аларихом и распадом, гибелью этого "Рима". С этим сделать ничего нельзя, можно уменьшить цену за распад империи, сделать так, чтобы процесс ее распада занял меньшее количество поколений, чтобы еще десятки, сотни тысяч людей, а с учетом атомных перспектив и миллионы, не погибли, платя огромную, чудовищную цену за совершенно бессмысленную цель.

Потому что сохранение империи - это цель и порочная, и совершенно невозможная. Если взяться за голову и каким-то образом дезинфицироваться, вынуть этот ядовитый катетер из вены с буквой Z, с "Великой Россией", тогда относительно быстро, в считанные десятилетия Россия сможет приобрести какой-то человеческий вид и сохраниться как страна и как цивилизация.

Если Россия будет настаивать на своем имперском будущем, то она очень скоро сдохнет и как империя, и, к сожалению, как страна, как культура, потому что экономика уже начинает ложиться и скоро ляжет совсем. Глава Центробанка Набиуллина уже выходит вся в черном, сообщать об "успехах" российской экономики. Она уже в трауре, как Маша из пьесы "Чайка".

Повторяю: если взяться за ум, то это вопрос пары ближайших десятилетий - и мы выходим, начинаем выходить ощутимо из имперского морга. Заплатив все репарации, заплатив нравственную цену, как немцы, - этой цены не избежать! - но как-то возвращаемся в мир, как немцы вернулись. Либо мы продолжаем настаивать на том, что мы лучше всех, что кругом враги, а мы истинные христиане и мы готовы погибнуть в этой священной борьбе за эту мистическую, истинную Россию. Ну, значит, погибнем. Погибнем, к сожалению, уволочив за собой огромное количество пушечного мяса и (спровоцировав. - Ред.) огромное количество смертей вне России. И несколько поколений россиян будет совершенно покалеченных. Но лекарство от апатии заключается только в том, что никакое усилие не лишнее. Это надо осознать, как болезнь. Лекарство есть, и надо пытаться начать лечиться.

Смотрите также: