Вацлав Гавел: "Я написал уже достаточно"

Deutsche Welle: Господин Гавел, подорвал ли всемирный экономический кризис веру восточноевропейских стран в рыночную экономику, а, возможно, - и вообще в парламентскую демократию?

Вацлав Гавел: У этого кризиса много аспектов и измерений, которые могут быть проанализированы лишь со временем. Но один аспект кажется мне особенно важным: я ощущаю этот кризис как наказание за человеческое высокомерие. Ведь ни один экономист не считал столь масштабный кризис возможным. А он, тем не менее разразился! Теперь те же самые экономисты "объясняют" кризис, изобретают все новые теории. Они снова - "самые умные". Я думаю, что если мы не осознаем этот кризис как повод всерьез задуматься, нас в ближайшем будущем ожидают другие, еще более острые кризисы.

- Кажется ли Вам, что возможен ренессанс социализма - например, в Вашей стране?

- Нет, социализм в той форме, в которой он существовал у нас, больше не возродится. Это исключено.

- В этом году исполняется двадцать лет "осени свободы" - волны мирных революций в Восточной и Центральной Европе. Что вспоминается лично Вам? Каким остался в Вашей памяти тот момент, когда сотни тысяч людей приветствовали Вас - бывшего диссидента, бывшего заключенного, которого история вдруг "катапультировала" в политику?

- Если я сегодня, с некоторой дистанции, думаю о своей жизни, которая действительно выглядит как приключение, хотя я вовсе не любитель приключений, то сам порою поражаюсь, как многого мне удалось добиться - и сколько всего смог выдержать. Но тогда я об этом не задумывался. Тогда - непосредственно перед революцией и сразу после нее - было столько конкретных проблем и забот, что размышлять о своей "роли" в истории и обществе просто не было времени.

- Незадолго до 17 ноября 1989 года - начала "бархатной революции" в Чехословакии - рухнула Берлинская стена. Какое значение имело это для Вашей страны?

- Это было событие огромного значения для всех нас - также, как и то, что происходило тогда почти одновременно в других странах, например, в Польше. Но эффект лавины, снежного кома, возник несколько позже. Ключевым моментом стало 17 ноября - день, когда полиция разогнала мирную студенческую демонстрацию в Праге. Но, в принципе, тогда кризис режима был настолько глубоким, а ситуация в мире в целом, благодаря горбачевской перестройке, настолько "созрела" для подобных перемен, что некоторые процессы происходили параллельно.

Началось массовое бегство восточных немцев на Запад, и многие из них выбирали путь через Прагу. Я помню, как они приезжали на своих "трабантах", оставляли их прямо на улице и отправлялись к посольству ФРГ дальше на автобусах. Я сам поехал туда и с восхищением наблюдал необыкновенную солидарность, которую проявляли к беглецам чехи: они приходили к посольству с термосами с горячим чаем, с едой... Это было воистину беспрецедентно.

- 1989 год: волна мирных революций в Восточной Европе. Десять лет спустя большая часть этих стран вступила в НАТО, еще пять лет спустя многие из этих стран стали членами Евросоюза...

- Очень важно, что с нами произошло все то, что произошло. Современная Европа срослась уже столь прочно, что традиционные внутриевропейские конфликты, которые прежде часто приводили к войнам и даже к мировым войнам, сегодня могут разрешаться при помощи дебатов в рамках ЕС. Это гигантский прогресс, не знающий прецедентов в европейской истории. Но это не значит, что мы застрахованы от новых проблем и опасностей. История никогда не останавливает свой ход.

- Господин Гавел, вы в течение 13 лет были главной государства - сначала Чехословакии, затем - Чешской республики. Это очень большой срок. Как провел эти годы Гавел-писатель? Не испытывали ли Вы ностальгии по письменному столу, не хотелось ли бросить политику?

- Прежде я имел обыкновение писать лишь тогда, когда мне хотелось: в особом настроении, состоянии духа. Я ненавидел обязательства, требования написать что-то к определенному сроку. Вообще, то, что именно такой человек, как я, угодил в президенты, - парадокс. В результате мне почти все выходные приходилось проводить за написанием речей. Это нельзя было отложить до тех пор, пока снизойдет вдохновение. Меня очень обременяла эта обязанность. Сегодня я не ощущаю необходимости писать. Я написал достаточно. Кроме того, я не считаю, что писатель должен писать постоянно.

Интервью вел Alexander Kudascheff
Перевод и редакция: Анастасия Рахманова/Ефим Шуман